Ламьель Вульфрин. Религиозный аспект вампирской прозы. (Фантастическая ассамблея-2016).

Персонаж  - Та-Циан бинт  Эно  Кардинена  Тергата (можно  просто Та-Эль  или Та-Циан)

Охарактеризуйте по следующим параметрам:

1. Религиозная принадлежность/вероисповедание.

Крещеная католичка.  В некоторых вариантах бытия  «на спор» перешла  в  ислам. Надо сказать,  во-первых, что эти две  основных религии  страны Динан  не враждуют. (А вот католикам  и  протестантам  воевать  случается.) Иисус почитается  обеими конфессиями (но не  протестантами)   лишь как  пророк.

«…«мусолимы» и «йошиминэ»,  аналог  хорватских мусульман и католиков,   живут душа в душу, кумятся  и сочетаются  браком с соблюдением  неких  необременительных условий. Плодят двоеверов  -  католический  поп  требует знания обоих Заветов, имам – Благородного Корана,  и то, и другое -  во имя  небесной  радости».   

 Есть третий аспект:  религия  земли и народа.   Вера  в «Две  руки  Бога»,  Первомужчину и Первоженщину,  имена – Терг и Терга,  обоих – Терги. Ими  часто клянутся, чтобы не поминать  Аллаха всуе. 

Кроме того, авраамические  религии не сумели подавить институт  священной проституции (точнее,  куртизанства).   Это  по сути жречество Тергов.

2. Его положение по отношению к религии

Очень  рано, практически в детстве,   Та-Циан   усваивает  науку  священного (боевого) танца.  Её  лучшая подруга в юности  - как раз сакердотесс  и  куртизанка,  Майя-Рена,  вместе с которой они держат  салон в осажденном  городе.   После  гибели Майи  Та-Циан  окончательно осознаёт себя  жрицей  Тергов (Тергатой),   но в несколько иной форме:  она – воин,  имя воина – Кардинена, однако полученный ею в наследство  клинок,  по  судьбоносному  совпадению,  наречён Тергатой.

Как у клинка  две режущих стороны, так и у Та-Циан  две ипостаси.

3. Совершаемые им в связи с этим ритуальные действия (можно привести фрагмент произведения с описанием).

Ритуал  заключения побратимства

В то время  эскадрон  уже   был  далеко  от  озера  Цианор-Ри, но огнёвки  ведь  цветут по всему  Эдину.  Вот  кто-то из них,  Керм  или  Нойи, не так важно, и позвал  меня  смотреть  луговину  в лесу. Ключ  посредине  бил упругой струйкой  и растекался  лужицей чистой воды, такой  прозрачной, что едва заметно было.   А кругом  распустились  крошечные золотые розы о  ста лепестках… Махровые  тюльпаны. И на лёгком весеннем  ветру  колышутся   -  переливаются огнём, что затаился  в  углях костра.

Так вот. Стоят оба  моих  товарища   посреди живого пламенного  великолепия:  глаза против глаз,  ноги  на ширине плеч  и  слегка  набычились. Ростом не  вровень, а куражом  вровень. И кто  из них мне  более сейчас  люб -  даже  не сказать.  Не  телесная красота  творит мужа, но  величие души.

Одно замечу. Мне  по жизни  одно  было надо: чтобы  мужчины  дрались  за меня, а не  из-за меня  друг с другом.

Тогда я подошла, соединила  руки обоих  и  сказала твёрдо: 

- Хочу  быть   посестрой вам  обоим сразу. 

А когда  женщина такое говорит, уклониться  почти нет возможности. Слишком  лестно…

Хотя  трудна эта  доля,  мало кто первой отважится. Тем более  не  связывают  таким сразу двоих -  много позже  и в самом  деле откликнулось.

И  тотчас  порешили мы  сделать  обряд честь по чести.

Под вечер  наши  рядовые   набрали   из  родника полный  котелок  воды, а  принеся, поставили в  середине  воинского  лагеря,  стараясь не расплескать алое  солнце, что в нём отразилось. Рядом  разожгли  небольшой костёр.  Мы трое   вышли  из своих шатров, завернули  рукава  и,  порезав жилы  ножами,  выпустили  малую толику  нашей крови в  воду.  Она  расплылась  в  воде  дымным облаком  того же цвета,  и по его виду  остальные  пытались прочесть судьбу нашего  тройного союза.  А потом  мы стали спина к спине, и  один  из  конников  сплёл наши  волосы  в  трёхпрядную косицу.  Что поделать, если  моих  волос  было  больше,  а  Кермовых  и  всего-ничего!  Но  хотя бы это не  отразило  будущей  судьбы в точности.  Косицу  отрезали, сожгли  на костре,  пепел всыпали  в котелок  и  поднесли нам  его - умыться  и  оплеснуть голову и плечи.     А так как  кровь  ещё  сочилась  каплями,  то мы  целовали  друг другу  запястья,  выговаривая   по очереди следующее: 

- Вяжу  себя клятвой и окружаю словом. Да не  будет  для меня никого выше Нойи,  ближе Керма.  Да не будет -  достойнее  Керма, прекрасней  Та-Циан.   Да не станет  вовеки  -  ближе к сердцу, чем Ной из рода Ланки  и Керм бану Аркха. Чтобы вовек быть нам плечом к плечу в бою, колено к колену на совете,   рука к руке на пиршестве. Одна мысль, одно сердце, одно дело!

- Положим, каждый из троих  провозглашал своё,  -  после паузы  добавила  женщина  без  прежнего пафоса.  -  И,  разумеется,  одной водицей  дело не обошлось   - почали  мы  тогда  бочонок  старого вина,  которое  возили за  сотней  в  лекарственных целях. Тоже  было  густо-красное, будто  нацежено  из вен  самой земли.

4. Устроена ли вселенная произведения в соответствии со схемой, характерной для данной религии?

Затрудняюсь  ответить.  В  быту - обычная «научная» Вселенная,   однако  миф о Тергах  отражается  в  иконописи  и священных картинах. Их  в романе  и вообще в цикле  две: 

а) «Богоматерь  Ветров», где  Младенец  отвернулся от шквала,  а Мать  прикрывает его темя рукой. У ног Матери – меч,  лицо  её – как у Та-Циан, потому что списано с  дальней (по времени)   родственницы.

 б) «Христос  на цветущем древе», где  распятое  на древе божество  как бы становится  яблоней. Эта картинка  есть в самом деле  - иллюстрация  эстонского графика к сборнику старофранцузской поэзии.   

5. Концепция вампиризма:

а) происхождение (божественное, дьявольское, инопланетное, естественные биологические причины, результат научного эксперимента и т.п.)

Та-Циан, строго говоря,  не вампир и сама себя таковым не осознаёт. Её необычные свойства  заметны, но  вреда от них нет никому:  просто она  поглощает знание и очень легко учится,  не может умереть помимо своей твёрдой воли   и  родит только если хочет. 

Концепция,  которая постепенно проясняется и усложняется:  она из рода Перволюдей,  а мелкие вампиры, которые  как бы от неё рождаются, и вампиры «классические»  пьют жидкую  информацию от людей, потому  что  люди исказили природу и брать  знание  непосредственно  из самой природы, как в  «допотопные» времена, стало  невозможно.

Да, отчасти божественное:  от Бога  произошла именно прародительница Истинного Народа  Лилит,  а  не Ева.  Лилит  почитается как Терга, Адам (грешный)  как Терг. 

б) отношения с представленной в романе религией

Распрекрасные.  Та-Циан  попеременно  меняет роли:  полководец священной войны -  жрица  коренной религии.  Больше тянется  к исламу, чем к христианству,  но, повторяю, с учётом взаимоотношения  обеих  главенствующих религий. В настоящий брак вступает именно с мусульманами.

в) этический компонент (являются ли вампиры злом, или добром, или этически нейтральны).

Сложнее. В устах  одного из героев  проскальзывает:  «Дети Евы  - мерзость перед Богом».   Вряд ли можно счесть добром, что  мелкие вампиры  «стерилизуют»  человечество,  но  они всё же не убивают детей, а только гасят. Это и не зло. 

Жители Динана  возрождают  исконную человеческую расу. 

Руками  жрицы  Терги  (вернее, Тергаты, Таригат)    проводится Божья воля.

6. Действия ритуального/религиозного характера, совершаемые в отношении вампиров. Отражаются ли они на них, если да, то как? Что из этого герой делает или испытывает на себе?

А вот тут  ритуал  СМ.  Ибо мелкие  вампиры, чтобы вырасти и осознать себя, должны  получить (услышать, испытать на себе)  яркие эмоции.  Вряд ли можно счесть ритуалом инициации   рассказ Старшей о своей жизни,  слишком он длинный. Хотя почему бы и нет?

Дезире  повернулся к хозяйке, которая неподвижно стояла в  коридоре.

«Говори, - мысленно скомандовала  Та-Циан. -  Тебе ведь и  надо, и хочется,  только страшновато  начать, правда?»

Глаза  напротив её  глаз   пыхнули  красным и погасли.  Клокочущее  пламя,  священный гнев в  оболочке  кротости. Ехидный – от «ехидна» -  голубок. Умнейший из двоих. 

Будьте  кротки, как сытые змеи,  и коварны, словно  голубь, который исподтишка долбит голову  соперника. 

- Вы  вчера  превзошли сама  себя, а мы  вели  себя недостойно  выслушанному, - проговорил  Дезире медленно, по  временам покусывая нижнюю губу. – Особенно я, говорит Рене, и,  думаю, он прав.     Мне остаётся одно:  просить  госпожу, чтобы она  преподала наглядный урок. 

- Я  на вас  вовсе не гневаюсь. Самое  большее – на одного Рене:  вон,  некому  было покупки принять. 

- То не  наказание,  -  мальчик покачал  головой из стороны в сторону. – Я  объяснял.

- Я ведь вряд ли сумею.  Разумеется, некоторую ловкость  приобрела  - в схватке случалось  врага  с огнестрелом   плетью  обезоруживать или делать что … хм… похлеще. Там, знаешь,   умственное превосходство не особо катит.

- Пойдёмте,  покажу, что и как,  - с готовностью  проговорил Дезире. 

Открыл  дверь и  пустил  Та-Циан вперёд.

Похоже, благодаря  щедрости «госпожи»  ребята  спали не  просто в крепости или донжоне (как  натуральные англичане), но  в камере пыток. Над ортопедическим ложем протянулось в длину подобие магического или патриаршьего  посоха.   По всем стенам  были сплошь развешаны авторские девайсы, похожие  на  стройных селёдок или  поджарую ведьминскую  метлу.   В одном из углов  возвышались козлы, обтянутые   гладкой кожей.  Из  обоев  повсюду  торчали  рожны,  дрючки  и кольца.  Но самым интригующим  было то,  что  второй ряд  орудий,  что  почти дословно  повторял первый, состоял из миниатюрных копий всех  этих плёток,  хлыстов,  кнутов,   стеков и крепёжной арматуры. 

«Смешно. Через фортку весь антураж  протаскивали, пока я  ночами спала?  Или  так меня чаровали, что и щелчка  замков в двери  не слышала?»

-  Вот это арсенал, -  напоказ  удивилась  Та-Циан. -  Я  ведь  не совладаю. Если  всё-таки дождаться  Рене?

- О нет, этот день  мой со всем, что в нём есть. Пегасик,  чего доброго, будет  ревновать, что я  не для него  самого  ору.

«Пегас?  Откуда  прозвище -  а, волос у парня  ведь  пегий».  

- Ладно-ладно, уговорил, -  произнесла она. -  Попытаюсь  оправдать  доверие.  Только не думай, что от моей лозы  сразу улетишь в астрал.

Дезире  улыбнулся: 

-  Не лозы. Розга   - товар  сезонный,  вкусный,  купить  нельзя,  готовить  надо  весной или летом.

- Ох, Ну иди  выбери  себе плеть, что ли. 

Мальчик  мигом снял  со стены нечто  особенно узкое,  гибкое  и заострённое  к концу.  Подал ей, чуть поклонившись,  и стал  расстёгиваться:

- Если разрешите мне  чуточку посвоевольничать.   Лучше мне  пойти  на  горбатую скамью – и растяжка, и защита… м-м… того, что внизу.   

Лёг, поёрзал, завозился,  лучше умащиваясь: 

- Сейчас  я ухвачусь покрепче, а  вы делайте «нагон». Понимаете, что это?  Ровно и часто, чтобы  кожа не успевала  остыть в промежутках. Я  буду показывать  кулаком, сжать-разжать. Раз!

Та-Циан  размахнулась  и хлестнула.

- Ой.  Да,  вот так.  Ах, разве  можно? Пожалейте! Мяу-у!  Теперь сильнее,  ещё, ещё… отбить не бойтесь.  Почек-печёнок  у нас по факту нет… А-ай!  Бабы стервы, бабы стервы,  Бога в мать  перва!  Ядрёна богородица-а!

- До чего  красиво ты  мне кричишь, малыш. 

- Вы никак  садистка, инэни?

- Да нет, просто люблю  умных. Дурак  бы   рвал себе  голосовые связки. Гордец  надувался бы  лягушкой и  терпел, пока можно.  А мудрец   во всём  соблюдает меру.

- Я не меру… Ай!   Да  привяжите  меня,   наконец!  Жгутом  из волос, как ночь смоляных, руки в гробу свяжите! А то прям на половицы выпаду-у!

Он, однако, почти не двигался, только с каждым ударом  всё  плотней вжимался  в  упругую поверхность  лежанки и вопил уже  на пределе удовольствия.  Нежная  кожа  ягодиц  и спины   вспыхивала алыми полосами,  рубцы  растекались,  бледнели,  одевая  тело  всеми  переливами  пурпура и розы.  

Как раз в  тот  оттенок,  каким отливала  её любимая  муаровая юбка  «в пол»….

…Она  рывком – и полностью - вернулась к себе.  Мальчишка  уже не кричал  несусветицу, лежал пластом, но  кулак  по-прежнему ритмично  сжимался и разжимался. 

Остановилась было.

- Нет-нет,  - прошептал  Дезире. -  Теперь наоборот  разгоняйтесь,  без  такого жёсткого ритма и чуть плавней.  Снова  форте, снова… Фортиссимо! Ап! Всё…

Он поник  на  скамье  и как бы  увял  всем  телом.

- Сейчас. Не тревожьтесь.  Я рад,  что вынес. Такие роскошные  эмоции! Такая победа!

7. Присутствует ли в произведении динамика отношения героя к религии (потерял веру, удостоверился в правоте того, во что давно не верил, и т.п.)?

Динамика  присутствует скорее по отношению к себе самой и своей роли. Вначале Та-Циан  ощущает себя  только  необычным человеком,  позже  догадывается,  что вампир, но, как говорят  её младшие  товарищи, «вампир  - это у вас головное».

Ключевая сцена  =  снова ритуальное истязание, которое переносит героиню в детство.  Хотя, может быть, приведенной далее  сцены  с морем, островом  и ангелом не было.

Настоящая боль всепроникающа и не имеет берегов. Никакие  духовные практики и  хитроумные техники  не помогут её обогнуть.  Но – погрузиться, как  в  море? Нырнуть с головой,  не чая  выбраться  на  иной берег?  Отдаться ей. Стать ею самой. Плыть вместе со струями и каплями…  

Девочка-подросток  отпросилась  у родных, что весь день стоят на ярмарке,    и теперь переминается   на  берегу  залива.  Здесь мелко,   вода как парная и вода обвивает щиколотки словно лентами.  Мигом  подбирает  платьишко  до колен – некого стесняться  и,   входя,  прятаться  под слоем    зеленоватой влаги, да  она  и  вообще светится насквозь  - истинный  аквамарин.  На берегу песок  рыхлый и уходит из-под ног,   мелкие волнёшки шипят, облизывают,  оставляя пену,  песок становится куда плотней - совсем  плотным.  Когда  начинается галька,  тело делается совсем без веса,  ступни  будто выталкивает кверху,   и ты  лежишь, чуть покачиваясь   на волнах  блаженства. В реке  так не получается, там  тебя прямо волочит  по течению,   заставляя  с силой грести,  но ведь  её обучили  держаться на воде  раньше, чем плавать. Только  нельзя задирать лицо и напрягать шею,  а тогда как дышать?  Голову поднимешь  - утонешь,  куда хуже  захлебнёшься.  Оттого  легче  плыть на спине.  

Речная струя  тянет, морская – обвивает и  тянет в сторону и вглубь. В реке из  воды торчал бы один кончик носа,  здесь  лицо стянуто  как бы  маской анорака:  приятно.   В очередной  раз  приподняв  голову, Тати  обнаруживает, что  не видно ничего, кроме удивительно  красивой,  горько-солёной  воды. И  яро танцующего солнца,  которое  и пробудило  девочку,  разодрав облака в клочья.

- Она  в шоке, Волк.  Я бросаю.

- Нет.  Не смей.  Так и останется  внутри  этого киселя навсегда. Быстро высвободись и уложи ничком. Отойди.  Готовь  железо. Я подменю здесь  нас обоих. 

Посреди   океана, безбрежного, как  мироздание.  Какой смысл  говорить, что  это всего лишь тёплая лужа, если, куда ни глянь,   нигде  не видно земли?

И есть ли смысл  грести, уходя  всё дальше от цели?  Говорят, птицы  летят  к берегу, но небо так же пустынно, как и море...

Нет, неправда. Цель как раз имеется. 

Непонятно, кто  вырастил  посреди  колыхающейся  пустыни  остров.  Нет,  кусок скалы с длинно блестящими  вкраплениями,  на  котором  взрослый не поместится, а  малышка  не заползёт. Хотя  нет  -  заползла,  волны подтолкнули в спину.  Вот только вся сплошь  порезалась    о  кристаллы,  а соль въедается в царапины  просто жутко.

Раскалённый брусок солнца   поднимается всё выше, сквозя  в  узких прогалах  туч, поворачиваясь торцом.  И  становится  в зенит,  как  парусник  в доке,   - на вечный прикол.  

Нет,  он  движется  вертикально вниз, дыша  нестерпимым жаром.  Ударяет меж острых  лопаток словно печать,   исторгает  из горла  низкий,   истошный и немой, как в дурном сне,  вопль…  

Веет прохладой. Птицы  потому не летят к берегу,  что сначала отдыхают  на  скале,  на добрую  половину сложенной из кварцевых  щёток.

Девочка  поднимает голову, вздёргивает её, словно  лошадка, и  - лицом к лицу, глаза в глаза.  Крылатое существо  с  изогнутым костяным носом  и огромными, сплошь чёрными очами по  обеим сторонам  клюва говорит, и это кажется  очень странным, потому  что  ни рта, ни губ у него нет:

- Мы трое остановили  Первую  Женщину посреди моря  и пригрозили  убить её  потомство, если она  не повернёт   назад вместе с нами. Так решила  её преемница, и это было несправедливо: теперь мы понимаем. Оттого Первая получила  власть совершать то же  над  детьми  второй жены, и их собственными детьми  от любого семени, и  детьми  её детей до скончания века, ибо дети Евы – мерзость  перед Господом.     А на месте  стоянки со дня морского  поднялся  хрустальный  столп,  который всегда узнаёт  чистую кровь  Владычицы. И я узнаю  и повинуюсь. Хочешь  улететь отсюда? Обними  меня за шею - и вперёд!    

Тело проснулось  в  покрове из ран,  но внутри  их нет.  Оно молодеет, пьёт боль  как воду, исцеляется ею.  Мысль не убита,  но стала острее.  Те, кто на другой стороне,  искусны: хотят причинить  муку, но  и оказать милосердие. Нимало не жестоки. Причащают таинству. Благие истязатели. 

Только вот горло с чего-то перехватывает…

- Госпожа,  почему вы нас не остановите?

- Она кричала внутри себя,  Волк.  Связки набухли  или порвались  - не знаю,  как  у этих Божьих  творений происходит.

-  Говорите, ну?

«Я – лучшее воплощение  древней  Лилит, -  перебирала она  варианты ответа, дожидаясь, чтобы один  засиял и отозвался  в ней колокольным серебром и  бронзой.  -    Чистая Кровь. Древняя Кровь. Первоначальное  Творение. Вспомнила! Корневой народ, как  сказал мне мой отец».

То было правдой, но затхлой и  сейчас неуместной.

- Мать обоих моих сыновей,   - внезапно  вырвалось из её  стиснутых губ. – Ной. Дженгиль. Нойи и Джен.

Это было  ожидаемой правдой.  Потому  что ведь от одних  её  плоти и крови  отпочковались и  под конец телесно  родились  оба.   Непохожие на себя прежних:  лишь некие  черты,  подобные  теням намёки  обнаруживали  суть.

Они  обхватили  её  талию, скользя  кончиками пальцев по безупречно шелковистой коже -  так  деликатно  грузинский  жених  ведёт в танце свою наречённую.  Но  ничего подобного  свадьбе  уже не могло случиться в их совместной  жизни.

«Мои любимые  прошли через все века  и эпохи, все  слои времени и вернулись ко мне моими же  детьми.

О боги.  Я безнадёжно влюблена в обоих, и  это даёт невиданное  ощущение счастья. 

Когда исполняется  судьба – это ведь и так счастье,  какой бы она ни  была. Хромая, косая, кривая на один глаз или вообще слепая,  как  Фемида…»